Глобализация до и после глобализма

Крушение биполярной политической модели, казалось бы, могло освободить сознание европейцев от поиска “анти-Европы”. Однако анализ этого рокового события обычно вновь сводится к традиционной, но, по нашему убеждению, заведомо ошибочной концептуальной схеме, суть которой точно отражена в дихотомии “победа или поражение”. Данная схема представляется ложной, как минимум, по двум причинам.

Во-первых, схема “победа или поражение” в данном контексте является заведомо ложной не столько в формальном плане, сколько по существу. Именно поэтому она представляется малоэффективной и даже опасной, когда мы пытаемся с ее помощью понять причины стратегических просчетов и наметить перспективу долгосрочного развития. Самый короткий путь к пониманию природы этой опасности был указан еще Н.Я.Данилевским, который дал говорящее название одной из своих основных работ – “Горе победителям!”. Сам Данилевский считал это изречение парадоксальным и даже “звучащим нелепо – вроде светлой тьмы или громкого молчания”, но не без основания полагал, что оно не скоро устареет. Во всяком случае, оно применимо к отечественной истории, ибо “выражает собою факт столь же несомненный, как и древнее общеприменимое восклицание “горе побежденным!” (известная фраза о судьбе поверженного Рима). Концепция Данилевского, основанная на кропотливом анализе причин превращения великих побед русского оружия в горькие поражения российской внешней и внутренней политики, позволяет увидеть несомненную связь (причем далеко не всегда линейную) между всей прежней историей России и событиями последнего десятилетия. Во всяком случая, она представляется продуктивной при подведении предварительных итогов холодной войны и оценки прожектов “монополярного мира”.

К аналогичным выводам пришел А.С.Панарин, когда сделал вывод о том, что холодная война, завершившаяся развалом СССР и всей биполярной системы, была лишь превращенной формой глобальной гражданской войны между лагерем богатых (его, по мнению Панарина, представляли США) и лагерем бедных (выразитель их интересов –СССР). Именно это обстоятельство, по его мнению, тщательно скрыто под завесой рассуждений о крахе “империи зла” и “мирового оплота тоталитаризма”. Как бы ни оценивать суть произошедшего, необходимо признать: в любой гражданской войне не может быть победителей, даже если это война глобальная. “Нам навязывается мнение, что шла мировая война демократии и тоталитаризма, в результате которой победила демократия, а коммунизм потерпел поражение. В результате якобы выиграли все – и мировое сообщество, и Россия, поскольку она стала демократической и будет принята в семью европейских народов. Но, как видите, ничего подобного не произошло. Ситуация, скорее, совершенно обратная”.

Следствием разрушения биполярного мира стали не только новые границы России – и государственные, проложенные по ее живому многонациональному телу, и чисто экономические (основательный демонтаж ведущих отраслей и расчленение предприятий, плановый экспорт востребованных временем умов – подающих надежды и уже сложившихся специалистов, жесткое вытеснение российских производителей с международных рыков). Судьбоносные превращения несет в себе и усиливающаяся неустойчивость сложившихся институтов демократии западного образца – “оставшейся” части глобальной сверхсистемы. Неустойчивость – плата за победу, делающая ее пирровой. Рассмотрим некоторые аргументы в пользу этого вывода.

Во-первых, крушение биполярной системы, судя по всему, стало результатом грубых ошибок в сфере политического и геополитического планирования, допущенных с обеих сторон. Мало вероятно, чтобы именно этот результат планировался кем-то из основных игроков и в первую очередь самими “победителями”. По мере становления биполярной системы возникло устойчивое сообщество так называемых развитых стран, отождествивших себя с мировым сообществом по принципу: наши интересы сегодня – это ваши идеалы завтра. Из подобного принципа следует простой вывод: наши интересы (то есть интересы богатых стран) отвечают логике развития мира и уже по этой причине являются глобальными.

Но речь идет не только и не столько о возникновении “клуба глобалистов” – стран “золотого миллиарда” или, что почти то же самое, “открытого общества”, сколько о становлении устойчивого глобального симбиоза “открытого” и “закрытого” сообществ. Теперь, после гибели этого симбиоза, становится очевидным, что только такой самовоспроизводящийся симбиоз имел право называться глобализмом. Как точно подметил К.Поппер, открытое общество не может существовать без врагов, то есть нуждается в биполярной системе с ее сдержками и противовесами. Он же, к слову, подметил и тот факт, что социалистический лагерь – одну из основ глобальной политической системы – невозможно было разрушить извне. Эта задача по силам только самим коммунистам….

Зададимся вопросом: зачем было глобалистам (и западным, и восточным) отказываться от эффективной биполярной системы, ставшей, по сути, институциональным воплощением и закреплением глобализма, который в середине 20 века превратился благодаря этому из многовековой глобалистской утопии в реальность? Если даже допустить, что индоктринированные массы в какой-то степени могли быть носителями простых “финалистических” идеологем (“лучше умереть, чем покраснеть” или, напротив, “революция или смерть”), то это вряд ли относится к тем, кто строил биполярную систему и получал дивиденды от ее существования…

Во-вторых, так называемый “самороспуск” социалистического лагеря сделал нерентабельным именно глобализм – это общее детище сверхдержав, сохранив при этом в неприкосновенности другое их детище – глобальные сети транснационального терроризма. Причина нерентабельности глобализма – как уже отмечалось, самого дорогого в истории человечества совместного политического проекта – заключается в том, что основным и безразмерным ресурсным донором его носителя – биполярной системы – с момента ее возникновения была историческая Россия, лишенная инстинкта самозащиты и даже собственного имени (выступала под кодовым именем СССР). Таким образом, в рамках этой системы никто не хотел умирать – ни лагерь сверхбогатства, который может существовать только за счет неравноценного обмена интеллектуальной и природной ренты, ни лагерь бедных. Но последний мог продержаться на плаву в качестве мощной геополитической силы только за счет природных богатств, непомерно щедро выданных судьбой или провидением исторической России.

Держава, контролировавшая “одну шестую часть земной суши, могла свободно и, что особенно важно, бесконтрольно (для собственного населения) распоряжаться львиной долей стратегических ресурсов планеты. По ряду параметров ресурсная доля России даже в ее современных границах несравненно выше одной шестой. Если даже не касаться ценных ископаемых, например, колоссальных запасов углеводородного сырья, то около четверти планетарных запасов пресной воды – наиважнейшего из стратегических ресурсов Земли в третьем тысячелетии (его наличие незаметно, но его отсутствие ставит на грань выживания самые богатые страны и народы) – также находятся в российских пределах.

В-третьих, полное и безвозвратное крушение системы глобализма заставило горе-победителей навсегда (!) отказаться от стабильной модели мирового порядка, основанной на стратегии “двойного подчинения” и позволявшей эффективно контролировать страны “третьего мира”. Известные сегодня геополитические проекты, рассчитанные якобы на восстановление биполярной системы в третьем тысячелетии (например, модель “США – КНР” и прочие умозрительные конструкты), несостоятельны по определению. Это не что иное, как паллиативы, недостаточные для решения действительно назревших глобальных проблем. Все, на что они действительно способны – это создание предпосылок для жесткой, но запланированной конфронтации на определенный период времени, призванной стимулировать очередной виток военной гонки и перераспределения ресурсов. В долгосрочном стратегическом плане они неприемлемы ни для хозяев мира (ресурсный голод – не дает времени для сверхдолгосрочных и неубедительных прожектов), ни для вассалов (определение партнеров США, данное Зб. Бжезинским), ни для “стран-изгоев” – изгоев потенциальных или уже ошельмованных. Последние потеряли основной источник политической и, главное, финансово-ресурсной поддержки, ибо старой советской России, способной на определенных (мессианских) условиях поддерживать мир бедных, больше не существует. И никто не способен, да и не захочет в будущем ни повторить ее судьбу, ни взять на себя аналогичный глобальный проект.

Странам-лидерам приходится сегодня переходить к совершенно иной стратегии выживания, которая также основана на присвоении чужих ресурсов, но в новых координатах. Эту стратегию иногда называют стратегией обеспечения безопасности в режиме глобальной неустойчивости. Глобализация сегодня – это не что иное, как использование новых технологических возможностей для восстановления и поддержания мирового порядка, который прежде обладал способностью к самовоспроизведению. Все новые, пост-биполярные военные стратегии и концепции безопасности переписываются сегодня на основе этого подхода и потому сами становятся фактором дополнительной и чрезвычайной опасности (ставка на технологические прорывы не снижает, а повышает вероятность системных катастроф, связанных с человеческим фактором – ахиллесовой пятой высоких технологий цифрового общества).

Здесь же открываются и причины отчаянных попыток страны-гегемона любой ценой сохранить остатки мирового порядка и саму инерцию лидерства, вырвать хотя бы временные преимущества для себя ценой искусственно созданной и целенаправленной дестабилизации, волны которой прокатываются по планете. Невозможность долгосрочного планирования и прогнозирования замещается применением планов-прогнозов. Здесь мы имеем дело с особым типом политического планирования, основанным на принципе сверхслабого воздействия. Суть такого воздействия – нанесение внезапных (иногда почти не фиксируемых, не выдающих “авторства” и по преимуществу дистанционных) ударов по болевым точкам функционирующих политических или социоприродных систем (к ним могут быть отнесены и наиболее уязвимые сетевые узлы сложных систем самого разного класса, и точки роста, и точки бифуркации).

При разработке и в ходе осуществления планов-прогнозов акцент переносится уже не на конкретные цели (они не столь важны), а на потенциал методов провокации, которые позволяют заранее провести дорогостоящее и требующее немалого времени сценарное прогнозирование, а также подготовиться к быстрому реагированию при любом повороте событий. Эффект заключается в том, что общая нестабильность, вызванная провокациями, равно больно отражается на жизненных интересах всех членов мирового сообщества, но дает набор значительных преимуществ выживания только тому, кто заранее знает, когда, кем и по какой болевой точке планеты будет нанесен удар.

Реальная политика, рассчитанная на схематизм эклектичного по своей природе массового сознания, как правило, подстраивается под требования технологии производства, “упаковки” и усвоения политических идей. Уже по одной этой причине политическое планирование, в том числе и планирование геостратегическое, связанное с установлением нового мирового порядка, не так далеко ушло от пещерных способов наведения стадного порядка. Оно всегда основывалось и основывается ныне на самых элементарных, привычных и даже заезженных концептуальных схемах, важнейшая из которых, как уже отмечалось, – бинарная оппозиция “наш – не наш”.

В любую эпоху и независимо от особенностей господствующих политических моделей остаются почти неизмененными и феноменологический подтекст названной схемы – образ врага и семантика ненависти, и ее деятельностный контекст. Этот контекст определяется как спецификой тотального политического планирования в рамках социалистического проекта, отнесенного К.Поппером к разряду “широкой социальной инженерии” (марксистская версия), так и его альтернативы – технологии “узкой социальной инженерии”, предусматривающей осуществление поэтапных планов-прогнозов. Схема “наш – не наш” позволяет четко определить “линию фронта” - в кавычках или без них… Она же, по сути, предопределяет выбор стратегии обоснования или, точнее, самооправдания проводимой политики.

С одной стороны “линии фронта” размещаются (и в “плоскости” политического планирования, и в реальной жизни) союзники и/или вассалы, объединенные “старшим братом”. С другой стороны намечается “цель поражения” – реальный, потенциальный или мнимый враг (идеология социальной профилактики, предусматривающая уничтожение врага еще до того, как вы его сделаете таковым, заимствована современным демократическим сообществом у тоталитарных режимов). Но образ анти-начала – не только источник постоянной угрозы и воплощения мирового зла, будь то “империя зла”, “ось зла” или другие бирки из небогатого набора символов, но и нечто большее – основа самоидентификации. Эпоха открытого общества ничего не привнесла в это традиционный способ воспроизводства политики, о чем свидетельствует даже название известной книги К.Поппера, ставшей ее провозвестником: “Открытое общество и его враги”.

Использование набора одних и тех же схем – это искусственное самоограничение, своеобразная схима для политиков. Многие из них, вероятно, способны понять методологическую узость такого планирования и степень опасности, которую оно несет для мира, но, увы, не способны снять с себя схиму, выйти за границы железной традиции. Политические деятели, конечно, далеко не монахи и тем более не схимники. Однако те из них, кто имеет основания причислять себя к так называемой мировой политической элите, принуждены находиться в кабале у “правил хорошего поведения”, безотказно действующих при создании политических и военных союзов любого типа. Главное из этих правил напоминает классический вопрос: “Против кого будем дружить?”

Европейский Союз – один из наиболее масштабных, успешных и вместе с тем противоречивых проектов последних времен – может служить хорошей иллюстрацией для нашей гипотезы. До сих пор остается открытым вопрос, какая из бесчисленных моделей паневропеского строительства (или, если подойти к этому вопросу шире – с позиций конкурирующих пан-идей) возобладает в процессе становления нового политического тела современной Европы. Но не приходится сомневаться в главном: все эти модели и варианты восходят к пресловутой схеме, без которой невозможна никакая самоидентификация – ни европейская (пан-Европа), ни азиатская (пан-Азия), ни неоисламская (либеральный проект ЕС как очевидная проект-тенденция поэтапного перерастания “постхристианской Европы” в “исламский Европейский союз”).

Почему же эта заведомо опасная схема остается столь устойчивой и привлекательной, во сяком случае, для политиков либерального толка? Почему самыми модными словами в традиционной и особенно в современной политике и политологии – приставки “анти” и “пост”. Надо – не надо, но именно они все чаще мелькают в заголовках серьезных трактатов и популярных программ, посвященных современности и политическим прогнозам. Причем в политическом новоязе слово “Европа” чаще других употребляется с этим говорящим префиксом. Объяснений данному феномену может быть много, но остановимся на двух основных (формальном и сущностном).

Во-вторых, с крушением великих, но чрезмерно затратных “измов” без нажима и как-то само собой осуществилась почти полная коммерциализация политики и геополитики. Великие проекты, как уже говорилось, требовали мобилизации всех ресурсов. По этой причине все, что было доступно, успешно сожгли в топках великих модернизаций. Можно только догадываться, к примеру, во что обошлись природному и человеческому потенциалу России амбициозные и богоборческие проекты мирового переустройства, превратившие ее, по сути, на долгие десятилетия в анти-Россию. В длинном списке этих сверхпроектов, исчерпавших “запас исторических сил”, который, по выражению Данилевского, накапливается этносом столетиями, а транжирится в течение короткого времени, на первом месте стоит пожар мировой революции с превентивным выжиганием (“социальная профилактика”) духовенства, всех образованных классов и крестьянства. На смену ему пришел паллиативный проект – еще более ресурсоемкий глобальный план построения планетарного антикапиталистического лагеря.

Употребление выражения “анти-Европа” применительно к России или к любой другой стране – будь то США, исламским мир, Германия (типичный вариант “антипода” на отдельных этапах становления европейского самосознания) или новомодная идея Франко-Германского союза – служит, как правило, одним и тем же целям – принудительной европейской самоидентификации через “прививку” образа врага.

Именно так – анти-Европой именовали Россию со времен Ницше, который одним из первых высказал идею о необходимости наднационального объединения европейских стран в единый союз. При этом европейцы, по его мнению, должны будут пожертвовать даже своей суверенностью перед лицом мощной России. Вслед за Бруно Бауером, написавшем в 1853 году, что Гегель был последним мыслителем Европы, который говорил о европейской политике без учета русской угрозы, Ницше в 1882 году точно и сжато сформулировал свою мысль: “Россия подобна церкви, может ждать”. По его мнению, именно эта особенность многократно умножает опасность соседства, ибо в России живет народ, близкий к варварству, но наделенный великодушием молодости и истинной силой воли. Кроме того, в психике русских, по словам Ницше, есть некое особое измерение, которое при определенных обстоятельствах может вынудить правителей страны действовать безжалостно. Современный английский политолог Кристофер Коукер в известной нашему читателю книге “Сумерки Запада” обращает особое внимание на последнюю фразу Ницше, находя в ней предсказание 17-го года, перевернувшего Россию и превратившего ее в источник саморазрушения и постоянного ожидания катастрофы для европейцев.

Вместе с тем Коукер демонстрирует глубокое понимание исторической миссии России. Он считает, что сила и слабость России – в ее глубокой поглощенности собой. Основное отличие российского общества от западного Коукер находит в том, что оно по своей природе не универсалистское, а контекстуалистское, поскольку русская мысль интересовалась не столько ситуаций вообще, сколько пониманием России. Светлая сторона России и русского духа открывается, по его мнению, в самом русском языке. Так, русское слово “правда” остается непереводимым, так как, по его мнению, не обладает универсальным значением и, в соответствии с “русской традицией”, сочетает в себе два совершенно разных понятия – истины и справедливости. В то же время в западноевропейской традиции истина и справедливость – совершенно разные понятия.

Что нужно сделать, чтобы образ России воспринимался адекватно, не смешивался с образом анти-России и отталкивая наших славянских братьев? Путей много – это и совместные проекты, и открытость культур, и диалог политиков, и коллективные системы безопасности, которые, впрочем, в недобрых руках легко превращаются в главный фактор опасности. И все же основной путь к изменению отношения к нашей стране – достоверное знание о той уникальной роли, которую играет Российское государство самим фактом своего существования в деле сохранения жизни на Земле.

Анти-европейцами легко могут быть названы не только отдельные европейские народы и государства, но, как показывает история, и целые культурные миры Европы, без которых ее трудно представить. Особенно уязвимым с этой точки зрения всегда был славянский мир. Апологетами антиславянства были не только германские национал-социалисты, о чем хорошо известно. Задолго до них убежденными ненавистниками славян считали себя многие идеологи – творцы европейской идентичности, а вкупе с ними и значительная часть “европейски образованных” обывателей. Не были исключением и основоположники “единственно верного учения”. Так, Ф.Энгельс в письме к К.Марксу, говоря о борьбе балканских славян против турецкого угнетения и задавая себе риторический вопрос, почему он не питает ни малейшей симпатии к славянским народам, ответил на него просто и ясно. Он не желает интересоваться их освобождением, поскольку “они остаются нашими прямыми врагами”, ибо славяне “не только ничего не сделали для Европы и ее развития, а являются ее тормозом”.

Как в этой связи не вспомнить слова Ф.М.Достоевского (Дневник писателя, январь 1877 года): “Идею славянскую германец презирает так же, как и католическую, с тою только разницею, что последнюю он всегда ценил как сильного и могущественного врага, а славянскую идею не только ни во что не ценил, но и не признавал ее даже вовсе до самой последней минуты. Но с недавних пор он уже начинает коситься на славян весьма подозрительно”. Да, великие победы славянства некогда существенно изменили представления о его будущности. Но кто может сегодня, в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова, после тяжелых потрясений в России, поругания христианских святынь и свершающегося ныне откровенного антиславянского геноцида в Косово, поручиться, что откровенно расистские идеи об этнонациональных селекциях по отношению ко всему славянскому миру и России не повторятся вновь? Имеет ли мировое сообщество хоть какое-нибудь противоядие от повторения внутриевропейского геноцида?

Пока мы наблюдаем лишь мощную тенденцию к нивелировке славянских культур с “вымыванием” их конфессионального начала и цивилизационной принадлежности. В настоящее время в качестве врагов Европы рассматриваются все тот же славянский мир и все та же православная цивилизация. Если вернуться к больной теме распада бывшей Югославии, то, как свидетельствует С.Хантингтон, здесь западная общественность далеко не случайно проявила симпатии и поддержку боснийских и позднее косовских мусульман, не замечая фактов геноцида православных славян. Не случайно и то, что “на ранних этапах распада Югославии, по мнению того же Хантингтона, необычный нажим проявила именно Германия, склонив 11 стран - членов ЕС к признанию Словении и Хорватии”. Ларчик просто открывался: в борьбе с мнимым антиподом “страны европейской цивилизации сплотились для поддержки своих единоверцев”.

Образ антипода исключительно важно сконструировать и внедрить в сознание масс, когда необходимо добиться принятия стратегии, ради которой народам придется пожертвовать не только суверенитетом и многими политическим традициями, но, возможно, верой и устоями своего гражданского общества. Об этой опасности предупреждают, не сговариваясь, и Папа Римский, и Святейший Патриарх всея Руси: не допустите, чтобы в Европейском Союзе не осталось места для Спасителя, не выкорчевывайте веру и не сейте семена лжеучений. Об этом же, только с других позиций, говорит и немецкий политолог Ю.Хабермас, по мнению которого нельзя спокойно наблюдать за “трансформацией международного права в право космополитов”. По его словам, “глобализация ставит под вопрос существенные условия классического международного права – суверинитет государств и четкое разделение между внутренней и внешней политикой”. При этом в последнее время все отчетливее “вырисовывается линия размежевания между теми, кто ищет взаимопонимания с Россией, и теми, кто полагается на силу при разрешении межцивилизационных проблем.

В.Н.Расторгуев