Как правило, в России, говоря о глобализации, на первый план выдвигают угрозу стирания национально-культурных различий, которую она несет с собой. Так, покойный А.С.Панарин в своей фундаментальной работе “Искушение глобализмом” (М., 2000 г.), хотя и не оставляя без внимания иные аспекты этого явления, все-таки сокровенной его серьезностью считает – и это курсивом постулируется на первых же страницах книги – “последовательное отстранение от всех местных интересов, норм и преданий”.

Речь, стало быть, должна идти не о порочности самого замысла, но и о том, что именно тогда, когда для реализации его во многом сложились и политические, и технологические предпосылки, она оказалась направленной в русло, следование по которому неизбежно должно привести человечество к извращению и выхолащиванию самого замысла. И тогда вместо преодоления нынешнего глобального неравенства мы увидим – а первые признаки отчетливо различимы уже сегодня, - торжествующее утверждение новых, еще более жестоких его форм.

Но, разумеется, даже и в такой их современной, т.е. единственно эффективной форме, движения эти не добились бы того, чего достигли благодаря возникновению и мощному присутствию в мире на протяжении без малого трех четвертей ХХ века феномена СССР. Его огромный вклад в дело решения центральной для человечества проблемы равного права на развитие еще ждет – и, хочется думать, дождется – своих честных исследователей, без чего искаженной и обрушенной остается вся историография ХХ и не только ХХ века.

Мы же, наблюдая постсоветский ход всемирной истории с очень еще близкого расстояния, уже сегодня можем, тем не менее, констатировать: именно крушение СССР открыло дорогу безальтернативному утверждению проекта пирамидальной глобализации, с богатыми стабильными странами во главе и единственной сверхдержавой на самой вершине пирамиды, с одной стороны, и, как выразился еще более 10 лет назад один из профессоров Принстонского университета, “морем стран-неудачников” – с другой. Иными словами, население планеты уподобляется здесь пассажирам единого корабля, следующего общим курсом, но только одни (меньшинство) плывут на верхней палубе, а масса “неудачников” – в трюме.

Определяя главные положения стратегии США на пороге наступающей новой эпохи, не скрывая, что планета стоит перед “мрачной перспективой”, они прямо заявляли: “Это будет мир, где силой и только силой можно будет обеспечить неравное распределение ресурсов, которых не хватает”. (Курсив мой – К.М.).

Выводы напрашивались сами собой, но покуда существовали две сверхдержавы и стратегический паритет между ними, оставалось ждать своего часа, напряженно работая на его приближение.

И вот этот вожделенный час настал. Первый звонок прозвучал во время войны в Заливе еще в бытность доживавшего свой последний год СССР. Но СССР был уже не тот, что и показало его голосование в СБ за резолюцию №678, допускавшую использование силы против Ирака. Страница была перевернута, а путь к выстраиванию пирамиды нового миропорядка открыт.

Война в Заливе стала вехой в новейшей, да и всей мировой истории, ибо впервые в таких масштабах, притом еще и с санкции международного сообщества сверхдержава – по сути, теперь единственная на планете – использовала свой многократно превосходящий военно-технологический потенциал не просто для разгрома политического противника и закрепления своих позиций в богатейшем нефтью регионе, но и для разрушения созданного одной из бывших колониальных стран весьма уже крепкого потенциала развития. Образно говоря, было с вызовом продемонстрировано, что любую из них можно легко, одним толчком, сбросить на дно, словно жучка, ценою изнурительных усилий, подбирающегося к верхушке стакана. И что, используя инструментарий блокад и санкций, можно оставить ее на этом дне навсегда, погрузив в перманентную ситуацию недоразвития и не допуская того восстановления экономики и нормальной социальной жизни, которое, как известно, всегда происходило даже после самых разрушительных войн.

Более того: война в Заливе показала, что у всех на глазах стоящий на самом верху пирамиды дирижер формирует принципиально новый тип военно-политического воздействия, на остальное человечество, позволяющее ему манипулировать историческим временем (“встать у шарнира” которого мечтал еще Гитлер). То есть – пользуясь своим военно-технологическим и экономическим превосходством, а также небывалой до сих пор правовой и нравственной бесконтрольностью искусственно моделировать те цивилизационные разрывы, которые существовали между европейцами и туземцами во времена Конкисты и первых колониальных разделов.

Иными словами, справедливо будет говорить даже не о контр-модерне (довольно популярная сегодня формула), но именно о создании пучка развернутого вспять исторического времени. Или, если угодно, его петли, своего рода аркана, которым можно будет отлавливать те или иные страны, занесенные в проскрипционные списки.

Годы, прошедшие после войны в Заливе и вместившие в себя ряд знаковых событий и явлений (в этом ряду – агрессия НАТО на Балканах и разрушение СФРЮ, что означало выход новой стратегии за пределы собственно “третьего мира”: карательная акция США против Афганистана, приведшая к многократному расширению площадей, занятых опийным маком, и стремительному росту производства героина, прогрессирующее ослабление России, позволившее Бжезинскому не без оснований констатировать в своей последней книге, что Россия больше не является участником гонки за лидерство), подготовили новый качественный скачок. Его обозначила новая война в Ираке, на сей раз развязанная уже без каких-либо разрешений со стороны СБ ООН. Тем самым ООН очевидным образом почти утратила свой статус сообщества равноправных и равнодостойных наций, каковым она была, по крайней мере, в замысле.

В этой связи стоит хотя бы вкратце напомнить о событиях 1998 года, когда ядерные испытания произвела Индия, а тотчас вслед за ней Пакистан. В США это возымело вот уж действительно эффект разорвавшейся бомбы: последовал соответствующий разбор полетов – т.е. выяснение того, кто “пропустил”, “просмотрел” и т.д. Однако на пресс-конференции ЦРУ по итогам этого расследования было трезво отмечено, что даже если бы развединформация поступила вовремя, американцам вряд ли бы удалось удержать Индию, а вслед за ней Пакистан от ядерных испытаний. И впрямь речь шла о принципе. Тогдашний премьер-министр Индии, Варжпаи, заявил, выступая в парламенте страны: “Это Индии положено, это право одной шестой части человечества”.

Пилюлю пришлось проглотить, ибо ни санкции, ни блицкриг не объявляют миллиарду человек, к тому же вдохновляемых идеей своего права.

Однако выводы были сделаны: такого права за новобранцами технического прогресса в принципе признавать не собирались. А потому ближайшим следствием полученного урока и явилось возведение проблемы ОМУ на качественно новый уровень. Отныне, а особенно после даты-символа, 11 сентября, преступлением, заслуживающим жестокого возмездия и военного удара, стала считаться сама попытка (притом недоказанная, что и показали события в Ираке) обзавестись таковым. А подобной попыткой теперь можно было счесть любые исследования в области ядерных – и не только – технологий. Никакая лояльность по отношению к существующим международным соглашениям и институтам в области ядерного контроля уже не спасает, и в этом суть общезначимой для мира коллизии, развивающейся ныне вокруг Ирана.

Ведь Иран, как напомнил недавно один из высших чиновников иранского МИДа, - единственная ближневосточная страна, присоединившаяся ко всем существующим международным соглашениям по разоружению и нераспространению ядерного оружия. “В то же время, - подчеркнул он, - Иран – единственное государство, практически лишенное возможности пользоваться теми преимуществами, которые дает подписание соответствующих документов. Прежде всего речь идет о принципиально неотъемлемом праве применять ядерную энергию, а также химические и биологические вещества в мирных целях”.

Ситуация выглядит особенно вопиющей на фоне того режима особого благоприятствования, которым пользуется Израиль, по сути. Первым взломавший двери закрытого ядерного клуба. Напротив, США и союзники Израиля в Европе (о чем напоминает в своем “Выборе” и Бжезинский) не только не препятствовали ему, но даже и помогали в разработке израильской ядерной программы. А такая разработка началась еще в 1952 году, т.е. вся поддержка оказывалась в формате и в дальним целях “холодной войны”. В 1981 году именно Израиль первые взял на себя инициативу прямого вмешательства в соответствующие программы других стран, нанеся воздушный удар по иракскому атомному реактору в Ошраке – “с целью предотвратить перспективу появления у Ирака ядерного потенциала”.

Теперь этот прецедент лег в основание стратегической доктрины могущественной сверхдержавы, руки которой развязаны для действий в любой точке мира, где она может не опасаться сколько-нибудь соразмерного противодействия, что, в свой череда, повышает значимость предотвращения. Страны же делятся, условно говоря, на “вменяемые” и “невменяемые” – или, выражаясь мягче, совершеннолетние и несовершеннолетние; а последним, как известно, оружие в руки лучше не давать. Только так и можно истолковать слова вице-президента США Дика Чейни, согласно которому “Израиль действительно не та страна, от которой можно ожидать спокойного и безропотного созерцания того, как в Иране идет распространение”.

Может быть, здесь содержится хоть минимум осуждения в адрес Израиля? Ничуть не бывало. Если что и содержится, то весьма прозрачный намек на возможную инициативу Израиля, сходную с той, что уже была проявлена им при ударе по Ошраку, при этом, однако, вся тяжесть давления и недвусмысленных угрозы приходится на Иран. Лозунг “глобальной демократической революции” едва вуалирует геополитические цели такого давления – взятие вслед за “Большим, Средним (или Ближним) Востоком”, под контроль, в том числе и военный, энергоресурсного региона “Большой Центральной Азии”, от Каспия до Китая, чего не скрывают и западные, в том числе американские эксперты. В жертву же в очередной раз приносится “творческий потенциал” целого народа, как высказался недавно посол Ирана в РФ.

Безропотное принятие международным сообществом и этой жертвы будет означать новый шаг к утверждению господства идеологии глобального неравенства в наступившем тысячелетии. А потому, думается мне, оценивать любую действующую в мире серьезную политическую силу – будь то страна, партия или конфессиональная организация – мы вправе именно с позиции их стремления к способности противостоять именно этой, самой страшной тенденции глобализма. Сегодня Россия, на уровне ее властных и религиозных институтов, да и большей части общественного мнения, к сожалению, в целом покорно следует за тенденцией. И это при том, что она сама все стремительнее превращается в микромодель вспарываемой неравенством планеты! Конечно, по крайней мере в том, что касается общественного мнения, здесь во многом еще сказывается инерция ощущения себя гражданами сверхдержавы, надежно защищенной от каких-либо посягательств на ее права. Что, мол, общего может быть между судьбой Ирака, Югославии или Ирана – и России? Между тем, даже и для такого эгоистического самоуспокоения оснований остается все меньше.

Да, конечно, Россия все еще обладает крупным военным и научно-техническим потенциалом – остатком советского наследия, но тень ядерного контроля ощутимо начинает нависать и над ней. Даже не вдаваясь глубоко в тайны “Братиславского саммита”, нечто, весьма малоутешительное для нее можно заключить хотя бы из того, что там России было предложено позаботиться о безопасности хранилищ имеющегося у нее оружия – это было специально оговорено в Братиславе.

Все более бдительно выверяются формы и содержание ее военно-технологического сотрудничества с другими странами (а в случае Бушера речь идет уже и о подконтрольности исследований в области мирного атома). И между тем как США уходят в военно-технологический отрыв от всего остального мира, Россия по многим параметрам откровенно слабеет и даже деградирует, что, разумеется, не остается незамеченным и соответствующим образом учитывается в глобальных проектах ХХI века.

В этих обстоятельствах бессмысленно спрашивать, по ком звонит колокол: не выступив принципиально против селекции человечества на “избранных” и “изгоев”, чего, казалось, позволяли ожидать от нее и прежде сыгранная ею духовно-историческая роль, и ее реальный потенциал, она, не исключено, подготовила и для себя место в ряду “стран-неудачников”.